Церковь Сергия Радонежского на подворье Троице-Сергиевой лавры

2 Троицкий пер., 6а

"Каменный двухэтажный дом подворья выстроен вчерне в 1759-1760 гг., но оставался неотделанным до 1766 г. Тогда ставший настоятелем архим. Платон (Лёвшин) озаботился отделать здание о 15 покоях; внутри 18 августа освящена церковь Петра и Павла. Став с 1775 г. Московским архиереем, он жил уже в Кремле. В 1813 г., после изгнания французов, храм переосвящен в честь преп. Сергия. В 1815 г. кремлевский дом был отобран у московских архиереев и Троицкое подворье стало их резиденцией. При митр. Иннокентии (1868-1878) дом значительно переделан. В 1875 г. устроен придел Иверской Богоматери. В 1899 г. над храмом возведен световой барабан и устроена колокольня; Иверский придел освящен 8 августа, главный престол 1 сентября. От XVIII в. внутри сравнительно хорошо сохранялся нижний этаж с некоторыми наличниками, предметы мебели и картины. В церкви иконостас сохранял старые части"[2].

"1 сентября совершено освящение вновь храма в Крестовой церкви при Троицком подворье в честь преп. Сергия (речь идет о 1899 г. - П. П.), Истекшим летом в нем сделаны капитальные перестройки. Площадка, ведшая с входной лестницы, уничтожена и это место обращено под храм, а лестница сделана возле; потолок в Сергиевской церкви разобран и над ним сооружен купол, имеющий около 2 сажен в диаметре и вышиною около 5 аршин. В куполе сделано несколько больших окон, дающих много света. Снаружи купол увенчан круглой главою с вызолоченным крестом. В южной части храма сделан вызолоченный иконостас такого же рисунка, как и иконостас в Иверском приделе; иконы писаны по вызолоченному фону в мастерской Троицкой лавры. Иконостас из розового дерева, находящийся в Сергиевской церкви, вновь отделан и украшен по местам вызолоченными резными украшениями и позолотой; св. иконы реставрированы; стены храма благолепно расписаны уборкой. Посреди церкви помещено новое вызолоченное паникадило с лампадами. Благодаря этим переделкам, храм значительно увеличился в объеме, а главное - в нем не будет жары и духоты, как прежде было до устройства купола. Освящение и литургию совершал митр. Московский Владимир с наместником лавры архим. Павлом, чудовским наместником архим. Товиею, экономом подворья о. Нилом и прочими. Пел Чудовский хор"[5].

"С 1917 г. подворье сделалось местопребыванием новоизбранного Патриарха Тихона. Сюда 5 ноября митр. Владимир, занимавший тогда уже Киевскую кафедру (Богоявленский, убит в 1918), принес Святейшему весть о его избрании на вдовствовавший более двух веков патриарший престол. Но уже с 1918 г. жизни Патриарха стала угрожать опасность, в связи с чем было предпринято следующее: "19 февраля 1918 г. на заседании Совета приходских союзов приняты меры по охране Патриарха ввиду участившихся случаев арестов и нападений на служителей церкви. Охрану будут нести 24 человека, от 18 лет, ежедневно избираемые прихожанами, из них 12 человек будут оставаться в Троицком подворье от 8 часов вечера до 8 утра. Стража не вооруженная, будет постоянно окружать и сопровождать Патриарха. Если кто-то попытается захватить его, ее задача немедленно разгласить это по всей Москве"[4].

"Жил Патриарх в прежнем помещении московских архиереев, в Троицком подворье Сергиевской лавры, "у Троицы на Самотеке". Этот скромный, хотя и просторный дом имел Крестовую церковь, где монахи Сергиевской лавры ежедневно совершали положенное по уставу богослужение. Рядом с алтарем помещается небольшая моленная, уставленная иконами; в ней Патриарх и молился во время богослужения, когда не служил сам. Но служить он любил и часто служил в своей Крестовой церкви. Дом окружен небольшим садиком, где Патриарх любил гулять, как только позволяли дела. Здесь часто к нему присоединялись и гости, и близко знакомые посетители, с которыми лилась приятная, задушевная беседа, иногда до позднего часа. Садик уютный, плотно отделенный от соседних дворов, но детишки-соседи взбирались иногда на высокий забор, и тогда Патриарх ласково оделял их яблоками, конфетами. Тут же и небольшой фруктовый садик, и огород, и цветник, и даже баня, - но все это было запущено за время революции.

Конечно, и стол Патриарха был очень скромный: черный хлеб подавался по порциям, часто с соломой, картофель без масла. Но и прежде преосвященный Тихон был совсем невзыскателен к столу, любил больше простую пищу, особенно русские щи и кашу.

Кто бывал в приемной Патриарха Тихона в Троицком подворье на Самотеке, отлично помнят огромного, тучного, размашистого и быстрого в походке патриаршего эконома отца архимандрита Анемподиста Телегина, который при изъятии ценностей церкви этого подворья, облачившись, заявил свой протест комиссии, а потом разоблачился и вышел из храма. Такой земной и плотяной по виду монах совсем не казался героем духа и нравственной силы. Однако Патриарх знал своего эконома, этого простого, малообразованного человека. Когда из суда приходили и сообщали о его поведении, Патриарх с улыбкой говорил: "Ну, мой Анемподист не сдастся, на него я надеюсь".

Газета "Правда" (30 апр. 1922) дала описание его допроса, далеко не полное, опустив многое неприятное для советской власти, о чем рассказывали слушавшие процесс.

"- Я по убеждению монархист, - заявляет иеромонах Чудова монастыря Телегин.

- К партии принадлежите?

- Нет, я беспартийный... служитель престола.

Трибунал заинтересовался столь неожиданно вынырнувшим монархистом.

- Как же вы монархист, когда монарха нет? Ведь апостол Павел говорит: повинуйтесь существующей власти.

- Я и повинуюсь: живу тихо, смирно, как все смертные, власти не касаюсь.

- Где же вы служите?

- Был штатным священником первой Донской казачьей бригады. Теперь служу в домовой церкви патриаршего подворья.

- Это вы там оскорбили комиссию?

- Да, я назвал членов ее грабителями и насильниками. Я служитель престола и мне очень тяжело, когда отбирают священные предметы."

Мужественно держал себя о. Анемподист до последней минуты своей жизни.

Священник, сидевший с ним в одной камере, рассказывал, как он нетерпеливо ждал казни. "Жду, не дождусь, - говорил он, - встречи с Господом моим Христом". Веселый он принял в свои руки приговор над собой. "Наконец-то вы пришли за мной!" - сказал он. - "Распишитесь"... - "С удовольствием", - ответил он и особенным росчерком украсил свою подпись на бумаге"[6].

Здесь же с 9 мая 1922 г. под домашний арест был взят и сам Патриарх, потом его увезли в тюрьму на Лубянку, впоследствии держали под стражей в Донском монастыре - и в подворье он уже более не возвратился.

Согласно последнему описанию драгоценностей Оружейной палаты, в ней ныне находится среди прочего: "№ 83. Панагия с цепочкой XVIII в. Серебро, золото, эмаль, драгоценные камни. Поступила из Троицкого подворья в 1918 г."[7] - вероятно, дата неточна, скорее всего это тоже случилось в 1922 г.

"В ночь на 19 мая из Троицкого подворья был вывезен Святейший Патриарх Тихон. Перевезенный в Донской монастырь, патриарх был заключен под строжайшей охраной, в полной изоляции от внешнего мира, в небольшой квартирке над монастырскими воротами, в которой раньше жили архиереи, находившиеся на покое. Только один раз в день, в 12 часов, заключенный Патриарх выходил на балкон; каждый раз при этом он видел вдали группы людей, склоняющих головы при его появлении; им он издали посыпал благословение. В таких условиях предстояло ему пробыть ровно год.

Днем 19 мая члены Высшего Церковного Управления, или, как его начали сокращенно называть, ВЦУ переехали в Троицкое подворье. Здесь их ждал сюрприз: в розовой гостиной - в той самой, в которой их принимал накануне Патриарх, их встретил Антонин Грановский, который безапелляционно заявил, что он решил возглавить новое Высшее Церковное Управление, открыл первое заседание и сразу начал всем распоряжаться, ведя себя так, точно он находился в завоеванной стране. Инициаторы церковного переворота не решились возражать, а А. И. Введенский даже выразил по этому поводу свою радость. Так начал функционировать новый высший орган Русской Церкви. Не приходится долго говорить о том, что этот орган не имел никаких канонических оснований для своего возникновения. Резолюция Патриарха, на которую любили ссылаться обновленческие канонисты, уполномачивала троих священников (Введенского, Белкова и Калиновского) лишь принять канцелярию для передачи ее заместителю Патриарха митрополиту Агафангелу. Что касается епископа Леонида, то он был уполномочен только управлять одной московской епархией до прибытия в Москву епископа Иннокентия. Правда, митрополит Агафангел в Москву, как мы увидим, не прибыл; однако живоцерковники даже не подождали возвращения из Ярославля Красницкого - и тут же сформировали свое ВЦУ. Впрочем, идеологи "Живой Церкви" обычно не очень настаивали на ее каноничности - в то время в ходу был термин: "церковная революция". "Бывают в истории церкви, - говорили живоцерковники, - такие моменты, когда канонические нормы неприменимы. Сама грандиозность задачи - обновление церкви - вполне искупает все канонические погрешности". Во всем этом идеологи Живой Церкви, безусловно, были правы. Беда, однако, в том, что, как увидим ниже, ВЦУ с первых же дней своей деятельности стало проводить глубоко ошибочную, идейно порочную линию.

В 1922 г. Красницкий был твердо уверен в своих силах и проводил свою линию с энергией и настойчивостью, заслуживающими лучшего применения. Блестящий организатор, он в течение двух недель, буквально из ничего, сформировал огромную (правда, как потом оказалось, эфемерную) организацию. По своей структуре Живая Церковь должна была, по мысли Красницкого, близко напоминать коммунистическую партию и быть как бы ее филиалом среди духовенства. Самый быт церковных учреждений должен был максимально приближаться к быту советских учреждений 20-х гг. В этом отношении представляет интерес зарисовка, сделанная в стенах Троицкого подворья корреспондентом одной из провинциальных газет:

"Вдали от суетного мира, в глухом переулке стоит Троицкое подворье, - пишет пензяк А. 3уев, - покои последнего патриарха. В соседнем саду все так же шумят дубы и клены. В тихих залах все так же хмуро смотрят со стен портреты давно умерших князей церкви. Все так же ярко блестит навощенный пол. Все в том же чинном порядке стоят кресла. Переменились лишь люди и за их спокойной внешностью невольно чувствуется кипучее (?) биение нашей жизни. Ушел из покоев великий господин всея великия, малыя и белыя Руси Патриарх Тихон. За ним ушли тихие, бесшумные слуги - келейники. Пришли новые, с новыми думами. Принесли в тихие покои новые, такие чуждые слова. На двери приемной висит вывеска: Центральный Комитет. Это Комитет группы "Живая Церковь". На дверях следующей комнаты, где восседал сам Патриарх, значится: "Президиум"; по лестнице поднимается священник, подмышкой у него "Правда" и "Известия". На площадке лестницы, под развесистым фикусом наряду с книжками "Живой Церкви", продаются "Атеист" и "Наука и Религия". Тут же висит рукописная стенная газета Съезда - "Известия". В ней имеется отдел: "О контрреволюции в приходах". В приемную идут просители. Вот вылощенный иерей с академическим значком на груди. Вот старенький попик из Олонецкой губернии хочет вступить в группу "Живая Церковь". Все спрашивают у секретаря форму, по которой писать заявление. Секретарь подсовывает только что поданное предыдущим просителем заявление и попик долго без помарок его переписывает" (Пензенская газета "Трудовая Правда", 1922. 18 авг. № 189. С. 2).

Красой и гордостью обновленческой Церкви являлась Московская Богословская Академия.

Официальное открытие Московской Богословской Академии, занимавшей в Троицком Подворье две комнаты, состоялось 6 декабря 1923 г. Это открытие вряд ли могло бы произойти, если бы не щедрая помощь американского епископа Нильсена, собравшего средства со своей паствы - несколько десятков тысяч долларов - в пользу Московской Академии. Ректором Академии был епископ Георгий (Добронравов). Вскоре его сменил сам А. И. Введенский.

Профессорский состав Академии состоял из митрополита Евдокима, читавшего курс "Теория проповеди" и греческий язык; митрополита Александра, читавшего курс "Сущность и философское обоснование христианства"; епископа Георгия - "Священное писание Нового Завета"; проф. Н. Г. Попова - "История христианской Церкви"; В. В. Шаповалова - "Гомилетика"; проф. Юл. Фед. Геккер - "Христианская этика и социология"; прот. П. Н. Красотина - "Практика проповеди"; преподавательницы М. Н. Богословской - немецкий язык.

1 октября 1924 г. начался второй учебный год. Профессорский состав значительно увеличился, были введены курсы: "История Русской Церкви" - проф. В. З. Белоликов; "История религий" - епископ Антоний Семигановский; "Заповедные исповедания" - арх. Михаил Попов; "Догматическое богословие" - А. И. Вознесенский; "Экзегетика" - П. В. Богословский.

Таким образом, Богословская Академия насчитывала 13 преподавателей. Эта цифра приобретает особую пикантность, если учесть, что студентов было всего 24 да 2 вольнослушателя.

Правда, в 1924 г. было подано 53 прошения и принято 47 человек. Однако большинство принятых не смогли приехать в Москву из-за отсутствия средств.

Не лучше обстояло дело в Ленинградском Богословском Институте, который начал функционировать в 1924 г. в бывшем помещении Общества религиозного просвещения в духе Православной Церкви на Стремянной улице. В Ленинградском Богословском Институте обучалось 25 человек (из них 17 мужчин и 8 женщин).

Количество преподавателей в ленинградском институте было значительно меньше, чем в московской академии.

Апологетическое богословие здесь читали Н. Ф. Платонов и И. Д. Халонов; Священное писание - прот. Н. Ф. Платонов; Историю Церкви - Б. В. Титлинов; Христианскую этику - прот. П. В. Раевский; Практическое богословие - А. И. Боярский; Патрологию - Е. И. Запольский; "Церковь и государство" - Д. Ф. Стефанович.

Ректором Ленинградского Богословского Института был прот. П. В. Раевский.

Что сказать о преподавании? Оба учебных заведения скорее напоминали студии свободных художников. Религиозные люди с самой разнородной подготовкой - парни в возрасте от 19 до 27 лет - студенты подрабатывали тем, что чистили трамвайные пути, кололи дрова, мыли посуду в ресторанах. Каждый парень мнил себя будущим Лютером или, на худой конец, - А. И. Введенским, - и сочинял потрясающие проекты церковных реформ. Почти все говорили о второй церковной революции. Об учебе думали мало - тем более, что никаких экзаменов и никаких зачетов в Академии не было.

Организаторы Академии больше всего боялись "семинарской схоластики" - и в результате ударились в другую крайность: в обновленческой Академии не столько преподавали, сколько читали лекции, причем читали их в таком духе, как когда-то в Религиозно-философском обществе в Петербурге.

Из поля зрения организаторов Академии выпали такие необходимые для будущих пастырей предметы, как литургика и Церковный Устав.

Результаты такого преподавания были самыми плачевными. "Псаломщика не могут выучить, ничего не знающих людей выпускают, - говорил одному из пишущих эти строки про обновленческую Академию почтенный ленинградский протоиерей"[8].

Ныне купол с главой храма и шатровый верх звонницы сломаны. Находились они на западной стороне главного дома подворья. В северной части здания в 1980 г. помещалась редакция журнала "Экономика строительства", а в более обширной южной части в 1980-1990 гг. - детский сад № 50 ХОЗУ МВД. Внутри до сих пор хорошо сохранилась роскошная отделка комнат. На территории владения стояли еще несколько домов подворья в русском стиле: 2-этажный каменный дом с запада, снесенный к 1990 г.; надстроенный 5 и 6 этажами корпус с юга и др. Рядом - ц. Троицы в Троицкой.

Главный корпус подворья, XVII-XIX вв., архитектор М. Никитин, включен в список объектов, предложенных к постановке на государственную охрану.