Храм Христа Спасителя, кафедральный собор митрополита Московского

Набережная Христа Спасителя, ныне Кропоткинская наб., 37, Волхонка, 15

"Построен в память войны 1812 года. На сем месте заложен 10 сентября 1839 г. Архитектор К. А. Тон. Освящен 26 мая 1883 г. Главный престол Рождества Христова. Приделы на хорах: Николая Чудотворца, южный, Александра Невского, северный"[2].

"25 декабря 1812 г. император Александр I издал манифест "О построении в Москве церкви во имя Христа Спасителя в ознаменование благодарности к Промыслу Божию за спасение России от врагов" с объявлением об изгнании врагов из пределов России. 6 октября 1813 г. вел. кн. Константин Павлович прислал графу Растопчину 27 фунтов серебра, отбитого у врага лейб-гвардии Уланским полком, на украшение храма Христа Спасителя.

12 октября 1813 г. совершена церемония закладки на Воробьевых горах храма Христа. Вскоре от разных лиц начали поступать пожертвования деньгами и вещами на благоустройство сего храма. Пожертвования предоставлялись академику Витбергу; но государь повелел отсылать их преосвященному Августину, а деньги класть в ломбард. Августин приказал хранить пожертвованные вещи в Патриаршей ризнице. Сам преосвященный пожертвовал для храма вещи, а настоятели монастырей внесли значительные суммы деньгами.

Демидов прислал 211 империалов, чтобы напрестольный крест сделать из чистого золота, и 400 рублей на уплату за изготовление такого креста. Лица всех званий и всякого состояния делали приношения. Об образах через газету было объявлено, что их принимать не могут, ибо по плану храма образа должны быть сообразны мере иконостаса"[3].

Вначале храм предполагалось выстроить по победившему на конкурсе проекту А. Л. Витберга. Рисунки и чертежи его см., например, в книге[26]; они выставлены и в экспозиции филиала Музея архитектуры в Донском монастыре. Живший впоследствии вместе с архитектором в ссылке Герцен пишет, что тот был по происхождению швед, родился в России. Замысел проекта, со слов Витберга, он передавал так:

"Воробьеву гору требовалось превратить в нижнюю часть храма, поле до реки обнять колоннадой и на этой базе, построенной с трех сторон самой природой, поставить второй и третий храмы, представлявшие удивительное единство.

Храм Витберга, как главный догмат христианства, тройственен и неразделен (это утверждение, как и прочие в том же роде "толкования" Герценом православия, остаются на его совести. - П. П.).

Нижний храм, иссеченный в горе, имел форму параллелограмма, гроба, тела; его наружность представляла тяжелый портал, поддерживаемый почти египетскими колоннами; он пропадал в горе, в дикой, необработанной природе. Храм этот был освещен лампами в этрурийских высоких канделябрах, дневной свет скудно падал в него из второго храма, проходя сквозь прозрачный образ Рождества. В этой крипте должны были покоиться все герои, павшие в 1812 г., вечная панихида должна была служиться об убиенных на поле битвы, по стенам должны были быть иссечены имена всех их, от полководцев до рядовых.

На этом гробе, на этом кладбище разбрасывался во все стороны равноконечный греческий крест второго храма - храма распростертых рук, жизни, страданий, труда. Колоннада, ведущая к нему, была украшена статуями ветхозаветных лиц. При входе стояли пророки. Они стояли вне храма, указывая путь, по которому им идти не пришлось. Внутри этого храма была вся евангельская история и история апостольских деяний.

Над ним, венчая его, оканчивая и заключая, был третий храм в виде ротонды. Этот храм, ярко освещенный, был храм духа, невозмущаемого покоя, вечности, выражавшейся кольцеобразным его планом. Тут не было ни образов, ни изваяний, только снаружи он был окружен венком архангелов и накрыт колоссальным куполом"[5].

Проект этот (достаточно указать на отсутствие "образов и изваяний" в венчающем его храме) был мистически-масонский, что почти и не скрывалось. Господь не попустил его исполнения: сначала положение Витберга пошатнулось в связи с упразднением покровительствовавшего мистицизму неправославного толка министерства духовных дел и народного просвещения во главе с кн. А. Н. Голицыным в 1824 г. Было начато дело о хищениях и финансовых злоупотреблениях в Комиссии по построению храма. Вскоре Александр I был сменен на троне Николаем I, при котором дела Витберга приняли еще более неблагополучный оборот, и в итоге десятилетнего разбирательства он был признан виновным, сослан в Вятку и обязывался уплатить долг почти в один миллион рублей. Строительство на Воробьевых горах окончательно прекращено в 1827 г. из-за того, что в ходе земляных работ обнаружилось оседание горы.

Судьба творений Витберга оказалась столь же трагической, как и его собственная: почти ничего из построенного им за долгую жизнь (1787-1855) не сохранилось (например, кафедральный собор в Вятке был взорван после 1917 г.), а большинство проектов даже не было воплощено. Из дошедших доныне наиболее примечателен приписывающийся - с известной долей сомнения - Витбергу собор Никольского Черноостровского монастыря в г. Малоярославце под Калугой.

Затем, взамен витберговского, был принят проект архитектора Константина Андреевича Тона, составленный в 1832 г. По этому проекту храм был вновь заложен 10 сентября 1839 г. уже на Пречистенской набережной (переименованной по храму в набережную Христа Спасителя в части, примыкавшей к новому собору) - на месте нарочно для того разобранного Алексеевского монастыря, который переводился на Красносельскую улицу. Строился здесь храм почти полвека - освятили его 25 мая 1883 г.; примерно столько же лет он и простоял до разрушения в 1931 г.

Описание его сообщает: "Храм занимает, с выступающими частями, площадь в 1500 кв. саж., высота его от основания до креста достигает 48,5 саженей (103,5 метра). Вместимость определяется в 10 000 человек. Фундамент заложен на глубину 8 саженей, крыша и пять глав сделаны из красной меди и утверждены на железных стропилах весом в 108,406 пудов. Позолота крыши и глав потребовала 25 пудов 31 ф. 47 золотн. золота. Храм представляет подражание формам византийского искусства и имеет в своем основании форму равноконечного креста. Фасады одинаковы со всех четырех сторон (длина каждого около 39 саженей). Кладка стен частью белокаменная, частью же кирпичная, на нее пошло 40 миллионов кирпича и 6000 кв. саж. плит. Фасады украшены барельефными изображениями из священной истории и святых, исполненными из протопоповского мрамора скульпторами бар. Клодтом, Логановским, Рамазановым и др. Внутренняя отделка храма и живопись в византийском стиле отличаются большой роскошью. Стены храма облицованы итальянским мрамором, шокшинским порфиром и киевским лабрадором; живопись на стенах принадлежит кисти лучших русских художников: Верещагина, Маковского, Семирадского, Сурикова, Бруни и др. Изображение Бога Саваофа на своде главного купола, находящегося на высоте 33 саженей, принадлежит кисти проф. Маркова. Большая фигура изображения имеет около 12 саженей в диаметре. Пояс главного купола украшен фресками академика Кошелева. Главный иконостас скомпонован в форме богатой мраморной сени, имеющей вид часовни. В коридорах собора находятся на стенах мраморные доски, на которых увековечены события Отечественной войны"[6].

"Храм сооружен по Высочайшему повелению на средства казны. Строительство велось на ежегодно отпускавшуюся казной сумму в пределах 300 000 рублей; всего сооружение обошлось в 15 123 163 рубля 69 копеек" ([8] - поэтому слова В. Солоухина[19] о возведении собора на народные пожертвования следует признать благонамеренным преувеличением. - П. П.).

"Место для храма выбирал в 1836 году лично Николай I, решивший не доверять такой важный вопрос архитектору. Он облюбовал место неподалеку от Кремля, где свыше трехсот лет находился Алексеевский женский монастырь. В храме монастыря находились чудотворная икона Богоматери-целительницы и другая знаменитая икона - Грузинской Божьей Матери. Избрав место, император велел строить новое помещение для монастыря в Красном селе.

Русский архитектор Нина Потапович-Молинье, изучавшая историю построения и разрушения храма Христа Спасителя, в комментариях к публикуемым документам пишет следующее:

"В многочисленных устных преданиях, связанных с храмом Христа Спасителя, важную роль играет утверждение, что строился он на средства, собранные по всенародной подписке. Мне приходилось слышать и такую подробность: крупные взносы не принимались, это был храм, построенный буквально на лепту вдовицы, на пожертвования участников войны, их семейств; каждый рубль что-то значил для жертвователя, это были не шальные капиталы купцов-миллионеров, не наследственные деньги дворян; зато каждый гривенник вносился с теплым чувством и гордым сознанием того, на какую прекрасную цель он пойдет. Именно этим и объясняли, что строительство храма растянулось на сорок пять лет. В особенно убедительном изложении слышала я эту версию в Томске, сразу по выходе в Самиздате романа "В круге первом", от 86-летнего профессора, ненавидевшего все советское с пылкостью 18-летнего юноши, памяти которого этот же юноша мог бы позавидовать. Он передавал рассказ своей матери, родом из крестьян Саратовской губернии, как ее, совсем еще девчонку, в конце восьмидесятых годов, едва в доме заводилась лишняя копеечка (копеечка - это буквально!), дед, участник Бородинской битвы, посылал опустить эту копеечку в церковную кружку с надписью "На построение храма Спасителю Христу в Москве". Жили они на окраине Саратова, рядом с "Немецкой слободой", и она помнила, как в ту же церковь заходили обитавшие в слободке французы, обычно православную церковь не посещавшие, поскольку имели свой католический храм, и тоже опускали деньги в эту кружку! Признаюсь, подробность про саратовских, да еще слободских, французов слегка смутила меня, но, как это часто бывает в жизни, мне немедленно попалось в какой-то книге описание того, как в 1813 г. именно в Саратов выслали пленных, часть из которых затем, имея за плечами республиканское прошлое, побоялись возвращаться во Францию Людовика XVIII и Карла X, да так и остались в Саратове навсегда. И эта подробность задним числом добавила рассказу и достоверности и трогательности.

Однако в вырезках из русских газет и журналов мая-июня 1883 г. с многочисленными описаниями храма Христа Спасителя и изложениями, на всякий лад, истории его построения, которыми я располагаю, нигде о всенародной подписке не упоминается. Наоборот, всячески подчеркивается, что храм обошелся казне недешево, "с лишком за 15 миллионов рублей".

Думаю, что обычный кружечный сбор, проводившийся на эту цель многие годы по всей стране и заведомо давший немалые деньги, позже превратился в сознании и памяти людей во Всероссийскую подписку".

Возведение храма Христа Спасителя продвигалось сравнительно медленно. И это неудивительно, если учесть ту тщательность, с которой оно велось. Толщина кирпичных стен составляла 3 м 20 см. Всего на строительство ушло сорок миллионов кирпичей. Снаружи Храм был отделан мраморными плитами. Соединения мраморных частей с кирпичом заливались свинцом.

Внутри нижняя часть облицовывалась мрамором и мозаичным камнем. Выше должна была располагаться священно-историческая живопись. Ее обыкновенно делают по штукатурке - и вот, помня, что храм задуман на века и века, чтобы никогда не подвергать живопись риску отсыреть от стен, штукатурку под живопись решили делать не по кирпичу, а относным способом. Это очень тяжелый, дорогой и трудоемкий способ, но радостное чувство созидания вечного памятника отодвигало подобные доводы в тень. В сотнях и сотнях квадратных метров стен, сводов и потолка высверливались частые дыры в шахматном порядке, куда вколачивали деревянные пробки. В пробки забивали луженые железные костыли, чтобы они торчали над кирпичом на одинаковой высоте. Затем все это густо оплеталось луженой проволокой, а образовавшуюся сетку дополнительно перевивали пенькой. На эту сетчатую поверхность набрасывался раствор цемента. В полутора вершках (около 7 см) от кирпичной поверхности получался отдельный, твердый как камень слой для будущей живописи. Эта огромная работа была окончена лишь в 1871 г.

В 1846 г. был сведен свод большого купола, к 1848 г. купола и крыла уже одеты медью. Общий вес меди составил 176 тонн. Все главы, кресты, шары под крестами, цепи, удерживающие кресты, а также балюстрады крыши вызолочены. На позолоту пошло неправдоподобное количество золота: 25 пудов и 31 фунт, или 422,2 кг. Это не покажется, впрочем, таким уж удивительным, если вспомнить, что поверхность только главного купола составляла почти три тысячи квадратных метров (при диаметре 30 метров и высоте 27,7 метра). Цепи большого креста имели длину 23,5 метра, малых - 11,4 метра; диаметр шара 2,1 метра, высота большого креста 8,5 метра.

Леса были окончательно сняты в 1858 г. (согласно "Московским ведомостям") или в 1860-м (согласно "Газете Гатцука"). Значит, горельефы были уже к тому времени на месте - без лесов их не установить, и храм вошел в пейзаж Москвы в наружно готовом виде. Вошел всего на семьдесят с небольшим лет.

Хотя он и был задуман как памятник войне 1812 года, храм не мог, конечно, иметь батальных изображений. Однако многие рельефы должны были заменять такие сцены, ибо их сюжеты подбирались сообразно с датами решающих сражений.

Лишь на западной стороне храма - обобщающая символика. Здесь Христос Спаситель, подъявший в благословении руку, окружен Силами Небесными со знаками их служения. Над аркой ворот два ангела держат хартию с надписью: "Господь Сил с нами". По сторонам и пониже от Христа св. Александр Невский и свт. Николай Чудотворец напоминают о том, что им посвящены два боковых придела храма (находились на хорах). Посвящены же им были эти приделы, как нетрудно догадаться, в связи с тем, что они соименны императорам-храмосоздателям.

В память московского ополчения 1812 г., имевшего вместо знамен церковные хоругви, на арке малых врат были помещены два ангела с крестообразно склоненными хоругвями. В правом углу западной стены Давид передавал Соломону чертежи Иерусалимского храма, на левом - горельеф изображал помазание Соломона на царство. Вся западная стена была исполнена Логановским.

На южной стене, в средней большой арке находилось изображение Пресвятой Богородицы Смоленской: именно этот чудотворный образ постоянно пребывал при войсках, накануне Бородина его носили перед рядами солдат.

В четырех малых арках: св. Роман Рязанский - в память сражения при Клясицах 19 июля 1812 г.; св. апостол Фома - в память сражения при Полоцке и Тарутине 6 октября; Иоанн Креститель - в память о Малоярославце 12 октября и св. Иоанн, архиепископ Новгородский - в память боя при Красном 5 ноября. Под аркой больших врат - группа "Явление Архангела Иисусу Навину", на углах: справа - Авраам возвращается после победы над царями, его встречает Мельхиседек; слева - Давид, встречаемый с триумфом после победы над Голиафом.

На обращенной к Пречистенке северной стороне храма, над аркой больших врат - Пресвятая Богородица Иверская. В четырех малых арках - св. муч. Лавр (сражение при Кульме 18 августа 1813 г.), св. муч. Сергий (взятие Лейпцига 7 октября 1813 г.), св. Георгий Двоеслов (поход на Париж 12 марта 1814 г.), св. муч. Хрисанф (взятие Парижа 19 марта). При арке малых врат - св. Владимир, Креститель Руси, и св. благоверная княгиня Ольга. При оконной арке - справа св. апостол Андрей Первозванный. Слева там же - св. князь Даниил Московский, сын Александра Невского, родоначальник князей московских, и св. Савва Звенигородский. Последние два рельефа - работы Рамазанова. По углам - сцены из русской истории, напоминающие 1812 г.: преп. Сергий Радонежский благословляет князя Дмитрия Донского на брань с татарами и дает ему могучих иноков Пересвета и Ослябю; преп. Дионисий благословляет Минина и Пожарского на освобождение Москвы от поляков.

Очень важную составную часть внутреннего убранства храма составлял элемент военно-исторический, в православных храмах почти неизвестный. По обычаю древнехристианских церквей, вокруг внутреннего храмового пространства был предусмотрен коридор шириной более четырех метров. Стены коридора образовывали 177 мраморных плит с памятными надписями о войне 1812 г. и о заграничных походах русских войск 1813-1814 гг. На плитах изложено в хронологическом порядке описание сражений. Сделано это в каждом случае единообразным способом: время и место, главноначальствующие лица, подробный перечень войск, принимавших участие в деле, имена убитых и раненых офицеров, общее число выбывших из строя нижних чинов (в витберговском храме предусматривались имена всех), имена отличившихся, то есть получивших награды (только высшие награды и без обозначения оных), и отдельно - имена лиц, награжденных орденом св. Георгия. Имена отличившихся и георгиевских кавалеров приводились независимо от чина.

На плитах коридора приводился также фактический интересный материал. Дворянство 15 губерний (Московской, Тверской, Ярославской, Владимирской, Рязанской, Тульской, Смоленской, Санкт-Петербургской, Новгородской, Нижегородской, Костромской, Пензенской, Симбирской, Казанской и Вятской) выставило на защиту отечества 208 665 ратников, вооруженных и снабженных одеждой, жалованием и провиантом на время от 3 до 8 месяцев, не считая многих тысяч ратников, доставленных и снаряженных частными лицами. Дворянство, кроме личного, почти поголовного своего участия в рядах воинов и кроме составленного им из своих крестьян вооруженного ополчения в 280 000 ратников, содержимого во все времена войны на его средства (что превысило 50 миллионов рублей), еще жертвовало деньгами, провиантом, волами и лошадьми - и эти жертвы простирались до 42 миллионов рублей. Денежные и вещевые пожертвования купечества, мещан и крестьян превысили 10 миллионов рублей. (Правда, на другой плите царский Манифест от 18 июля 1812 г. утверждал, что одно только московское купечество денег жертвует "с лишком до десяти миллионов... Нельзя быть не тронутым до слез, видя дух, оживляющий всех".)

Еще важные сведения:

"Не желая, чтобы доставалось в пользу врага их имущество, жители Великороссийских губерний принесли отечеству жертвы беспримерные, размер коих, вместе с произведенными неприятелем грабежами и пожарами" по всей империи превысил 652 миллиона рублей; из этого числа жертв на долю одной Москвы пришлось 280 миллионов рублей, то есть почти половина. Кроме того, "множество частных лиц откликнулись на призыв Государя, формируя на свой счет целые полки, обязуясь в определенные сроки жертвовать десятки и сотни тысяч рублей на спасение отечества".

Всего на 177 плитах было вырублено свыше двухсот тысяч букв. Коридор храма Христа Спасителя был настоящей историей Отечественной войны. Кстати, профессиональные историки приходили сюда за справками, поскольку даже в капитальных изданиях не мог быть приведен весь мартиролог убитых и раненых офицеров, имена всех, получивших высшие награды, весь этот изрядный фактический материал.

В 1861-1881 гг. (но в основном после 1871 г.) производилась внутренняя роспись храма. Не доживший до этого Николай I предполагал, что живопись в храме Христа Спасителя будет в византийском духе. Его сын от этой мысли отказался, но и он надеялся, что храм, "как исторический музей, представляя собой собрание художественных произведений, укажет будущим поколениям ту степень совершенства, до которого достигло современное искусство в России".

Выбор сюжетов давно был сделан. Во всех случаях изображения святых Комиссия по сооружению храма обращалась в те епархии, где были известны явленные и чудотворные иконы этих святых, и просила прислать точные с них копии, засвидетельствованные на обороте рукой настоятеля монастыря или церкви. Однако в изображениях лиц с незасвидетельствованной внешностью художник был достаточно свободен.

"Когда в 1931 г. большевики печатно обосновывали и оправдывали крайнюю необходимость снести храм, - пишет Нина Потапович-Молинье далее, - было много слов о том, что живопись храма безжизненна, академична, антихудожественна. Читая их, можно было подумать, что изящные искусства только тогда и вздохнут спокойно, когда этот двадцатилетний труд нескольких десятков художников будет, наконец, уничтожен. У меня нет уверенности, что данный текст удастся сопроводить фотоснимками или, тем более, репродукциями погибшей живописи. Я попробую поэтому рассказать о ней.

Прежде всего, некоторую идею о живописи храма Христа Спасителя может дать чудом спасшийся Владимирский собор в Киеве, снести который не раз предлагали на страницах "Безбожника", "Антирелигиозника", "Атеиста" и прочих подобных изданий. Киевский храм расписывался в восьмидесятые годы, сразу по завершении московского, требования духовенства оставались теми же, и, если знающий историю русской живописи читатель попробует мысленно усреднить силы и талант того и другого коллектива художников (киевский был много меньше и включал В. А. Котарбинского, братьев Сведомских, М. В. Нестерова, М. А. Врубеля, В. М. Васнецова), то, вероятно, придет к выводу, что они, в разумных пределах, близки. В маленьком киевском списке, как и в большом московском, представлено и византийско-русское направление, и мера "салонной" живописи и академизма, и того, что уже доживало свои дни, и того, чему еще предстояло сказать свое слово в искусстве. (...)

Храм Христа Спасителя расписывали не менее чем 38 художников. Это, по алфавиту, В. И. Алтынов, П. В. Басин, Я. С. Башилов, Н. К. Бодаревский, Ф. А. Бронников, Ф. А. Бруни, Н. М. Быковский, В. В. и Н. М. Васильевы, К. В. Вениг, В. П. Верещагин, Н. А. Горбунов, Л. В. Даль, Ф. С. Журавлев, А. Е. Карнеев, А. И. Корзухин, Н. А. Кошелев, И. Н. Крамской, Н. А. Лавров, А. Д. Литовченко, И. К. Макаров, В. Е. Маковский, A. Т. Марков, К. Н. Мартынов, Т. А. Неф, Л. П. Пигулевский, П. Ф. Плешанов, И. М. Прянишников, Г. С. Седов, Г. И. Семирадский, Е. С. и П. С. Сорокины, B. И. Суриков, И. И. Творожников, ?? Тюрин, В. Д. Фартусов, П. М. Шамшин, П. С. Шильцов. Замечательный список, если вдуматься. Если Басин, старый товарищ Тона, с которым он вместе уехал в Италию, и Бруни, блестящий академик и романтик, ректор АХ, родились еще в XVIII веке, то не меньше полудюжины художников здесь увидели свет на полвека позже этих могикан, а трое уже после потопа, то есть могут просто считаться нашими современниками.

Просмотрев список внимательно, мы зададим себе вопрос: уж не подбирались ли эти художники с тайной целью отразить весь спектр тогдашней русской живописи? Разумно было бы ожидать, что это будут строгие академики, мастера религиозно-аллегорической живописи. Но мы видим передвижников Крамского, Литовченко, Журавлева, Коржухина (участников "бунта четырнадцати", положившего начало движению передвижников; Журавлев во время работы в храме состоял под полицейским надзором "за политику"), Маковского, Сурикова, Прянишникова (член-учредитель товарищества передвижных выставок). Тут представлена, условно говоря, импозантность (Семирадский) и, условно говоря, красивость (Неф), "русскость" (Верещагин), "византийство" (Марков), представлены живописцы исторические, жанровые, бытописующие, вскрыватели социальных язв, портретисты, баталисты. Кого нет почти ни единого, так это специально церковных художников.

Если мысленно окинуть взглядом всю картину русской живописи на отрезке 1871-1879 гг., то есть когда было выполнено девять десятых работ по росписи храма, мы сможем назвать всего четверых крупных русских художников, которые в это время теоретически могли бы, но практически не участвовали в работах в храме. Это Поленов, Ге, Репин и Чистяков. Из остальных памятных имен отпадают: Айвазовский и Боголюбов как сугубые маринисты, Куинджи, Шишкин и Саврасов как питавшие отвращение к изображению людей; Перов как слишком уж явный антиклерикал - даже в глазах кротких иерархов Комиссии для построения храма; В. В. Верещагин как воинствующий реалист.

После такой каталогизации уже нельзя не признать, что артель художников храма Христа Спасителя отражала тогдашнюю русскую живопись на диво представительно.

Стоит еще упомянуть, что храм Христа Спасителя сам не раз становился темой живописи. Чаще писали его наружный вид - в разных сочетаниях с Кремлем и рекой. А в запасниках Русского музея мне когда-то показывали прекрасную картину профессора АХ Федора Клагеса (1812-1890) "Внутренний вид храма Христа Спасителя", написанную вскоре после освящения храма в 1883 г. (...)

Кроме храма Христа Спасителя и Владимирского собора в Киеве, третьей вершиной (с точки зрения внутреннего убранства) этого синтеза я назвала бы Морской собор в Кронштадте. Ныне он превращен в Дворец культуры военно-морского флота, разделен внутренними ярусами на этажи (...) Все фрески, разумеется, замазаны масляной краской, каковая, надеюсь, хорошо сохранит их до лучших времен".

Очень важная роль во внутреннем убранстве храма принадлежала бронзе. Галерея, на которую выходили хоры, была огорожена бронзовыми перилами высотой 2 аршина (142 см) с одиннадцатью бронзовыми же столбами. На перилах крепились 264 позолоченных бронзовых подсвечника, а на столбах были канделябры. Всего на галерее зажигалось 640 свечей. Сами же храмы освещались другими 640 свечами в бронзовых подсвечниках.

Внутреннее пространство храма освещала бронзовая люстра-паникадило о 148 свечах в три яруса, весом 3,7 тонны, две двухъярусные стосвечовые люстры, восемь люстр по 43 свечи, 12 - по 42 свечи и 12 по 24 свечи. На пилонах были укреплены 78 бра по 3 свечи.

Над Горним местом в абсиде находилась бронзовая позолоченная решетка с 21 подсвечником, на стенах алтаря - 72 подсвечника, в напрестольной сени - 64, перед престолом - огромный, почти в 2 метра высотой, бронзовый позолоченный семисвечник шириной, по линии свеч, 1 м 20 см. Два семисвечника поменьше стояли перед малыми алтарями, не считая 22 чеканных, с эмалями, небольших подсвечников.

По мраморной облицовке коридоров укреплены были 208 бронзовых подсвечников. Ниши и киоты освещались 12 золочеными бронзовыми люстрами. Люстра о семи свечах и семи лампадах была изготовлена для главного горнего места и две поменьше - для приделов. Этот список светильников не завершается предыконными 39 лампадами, ибо невозможно перечислить, сколько бронзовых фонарей было на лестницах и во внутренних помещениях, не говоря уже о многочисленных чеканных, из прорезной меди, выносных подсвечниках. Случалось, что было одновременно зажжено за три тысячи светильников (хотя все не зажигались, по-видимому, никогда) - и это не считая свеч, горевших в руках у молящихся.

Поражали своей красотой и бронзовые позолоченные царские двери, и также северные и южные двери главного иконостаса. Внутри храма в арках также были бронзовые решетчатые двери, почти всегда распахнутые - три больших, весом по 1,7 тонны, и шесть малых - чуть меньше чем по полторы тонны.

Из золоченой бронзы были кресты в алтарях, рамы для икон; бронзовыми - и всегда сиявшими, как солнце, - были все розетки и поручни.

На гранитных крыльцах были установлены шесть фонарных колонн из желтого алтайского мрамора и две - из подольского мрамора, на четыре ярких газовых фонаря каждая.

Нет никакой возможности описать всю серебряную утварь (работы Овчинникова, Хлебникова, Постникова, Чичилева). Особенно выделялись: напрестольный золоченый крест с эмалями, эмалевым распятием и аметистами; Евангелие, по рисунку Л. В. Даля, лицевая сторона которого представляла собой стилизованный иконостас; дарохранительница с порфировым пьедесталом, архиерейский золоченый посох, обильно украшенный эмалями; три пары удивительной красоты позолоченных брачных венцов.

Перлом деревянной работы были дубовая рака под Плащаницу, резная и инкрустированная цветным деревом, дубовые двери в главном алтаре и дубовый амвон для торжественных богослужений.

Главный иконостас был сделан в виде восьмигранной часовни из белого мрамора с инкрустацией из других пород мрамора, увенчанный позолоченным бронзовым шатром. В иконостасе на всех восьми его гранях было четыре яруса гнезд для икон.

На четырех колокольнях висело 14 колоколов, общим весом 65 тонн. Большой ("Торжественный") колокол весил сам 27 тонн, а язык 896 кг, имел диаметр 8 м 56 см (или 3 м 56 см?). Праздничный ("Воскресный") весил 16 тонн, "Полиелейный" - примерно 10 тонн. Два самых маленьких колокола весили 14 и 10 кг.

"Лето 1882 г. Храм совершенно готов, но стоит пока закрытый. Осмотрим же его со всех сторон повнимательнее, зайдем внутрь, поднимемся на хоры - благо он еще не наполнился толпами молящихся.

Основание храма представляет собой равноконечный крест. Фасад одинаков со всех четырех сторон. Высота храма до вершины креста 103 м 48 см. Это, конечно, не 235 метров витберговского храма, однако колокольня Ивана Великого вместе с крестом встала бы под яблоко купола храма Христа Спасителя. Исаакиевский собор на 2 м ниже его. При этом храм - и не плод гигантомании. Он не старается выглядеть огромным. Напротив, только отойдя на значительное расстояние, можно понять его истинные размеры. (...)

Барабан главного купола лежит на восьмигранном основании диаметром в 30 м и обведен рядом колонн, соединенных арками, под которыми через одну пробиты окна. Высота окон 8 м 25 см, ширина 1 м 80 см. Рамы окон бронзовые, двойные, весом 4,1 тонны каждая. Зеркальные стекла в них 1/8 дюйма толщиной. Окон в барабане 16. Основание позолоченного купола или, вернее, луковицы (высотой, как я уже упоминала, 27,7 м) окружено мраморной колонной о 26 зубцах. Корона несколько шире барабана, и луковица, таким образом, как бы вставлена в корону.

Площадь, занимаемая храмом, 6823 квадратных метра. Насколько мощны его стены и пилоны, можно судить по тому, что внутренняя площадь храма "всего" 3990 кв. м, то есть составляет 58% занимаемой поверхности. Площадь алтаря 510 кв. м. Расчетная вместимость храма 7200 человек (без приделов, коридоров и хоров). Максимальная - 15 тысяч. Объем внутреннего пространства - 102 тыс. кубических метров. Это почти равно объему земли, который был вынут при рытье фундамента храма (106,3 тысячи кубометров). На первый взгляд странно, ведь фундамент был не глубже 13 метров, но таковы цифры. Правда, котлован всегда обширнее здания, и на месте храма был к тому же срыт и разровнен большой косогор.

На хоры выходит 36 окон такого же размера, как и на барабан купола, а в нижний коридор - 18 несколько меньших окон. Только бронза оконных рам храма весит 256 тонн. На каждую из больших дверей (тех, с толстовскими барельефами) пошло по 14,4 тонн бронзы, а на все 12 - почти 140 тонн.

Вокруг храма устроена красивая площадь и набережная до Большого Каменного моста, разбит сквер. Тротуар, ведущий вокруг храма, - из красноватого финляндского гранита. К входным дверям ведут по 15 таких же гранитных ступеней. С южной стороны от храма к Москве-реке ведет широкая и отлогая каменная лестница. На реке устроена постоянная "иордань" для торжественных водосвятий 6 января.

При высоте за 200 метров храм достаточно далек от Кремля, чтобы не подавлять его. С какой стороны ни посмотри, он красиво вписывается в силуэт Москвы и замечательно отражается в речных водах..." (Из описания Н. Потапович-Молинье).

Десять дней спустя после коронации Александра III в Кремле, 26 мая 1883 года, состоялось освящение храма, явившееся завершением коронационных праздников.

Освящение придела свят. Николая состоялось 12 июня, придела св. Александра Невского - 8 июля. Передача храма "Управлению по заведованию Московским кафедральным во имя Спасителя Христа Собором" окончилась 30 марта 1884 года. 1 июня 1884 года упразднена Комиссия для построения храма.

На западном крыле храма была укреплена мемориальная доска с надписью:

ЗАВЕЩАНО ИМПЕРАТОРОМ

АЛЕКСАНДРОМ ПЕРВЫМ

ЗАЛОЖИЛ ИМПЕРАТОР

НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ

10 сентября 1839

при председателе Комиссии

Д. В. Голицыне

по проекту архитектора Тона

Аще не Господь созиждет дом,

всуе трудишася зиждущии.

ДОВЕРШИЛ ИМПЕРАТОР

АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ

ОСВЯЩЕН

ПРИ ИМПЕРАТОРЕ АЛЕКСАНДРЕ ТРЕТЬЕМ

26 мая 1883

Окончен при председателе

Комиссии В. А. Долгорукове

архитекторами Константином Тоном

и Александром Резановым"[35].

"Содержание причту было назначено по примеру Исаакиевского собора в С.-Петербурге, "поскольку по важности и значению храма для Москвы и России он только к Исаакию и может быть приравнен". Протоиерей собора получал содержание в 30 000 руб. в год, три священника - по 12 000, протодиакон 1200 руб. и т.д."[8].

Начиная с 1920-х гг. при психологической подготовке общественного мнения к разрушению храма была начата кампания по дискредитации его художественных достоинств (при этом обычно приводились мнения только отрицательные, причем в большинстве и непрофессиональные - от Шевченко с Герценом до Демьяна Бедного: из художников акт об "антихудожественности" храма Христа Спасителя подписал один лишь И. Э. Грабарь, руководствовавшийся личными вкусами). С 1960-х гг. заговорили о том, что снос был преступлением, и тогда, наряду с указанием, что собор был памятником победы 1812 г., историки искусства вновь, весьма, впрочем, постепенно, возвратились к мнению о выдающихся архитектурных достоинствах храма. Примечательно, что после выхода тома "Москва. Памятники архитектуры 1830-1910-х гг.", где были воспроизведены виды Москвы с храмом Христа и дана ему положительная характеристика, в редакцию пришел поток благодарственных писем москвичей. Автор текста этой книги Е. И. Кириченко, в частности, писала: "В формуле "православие, самодержавие, народность" самодержавие предстает воплощенным идеалом русского народа, освященным авторитетом православной церкви. Инспирированное Николаем I строительство в русском стиле - материализация в архитектуре идеи официальной народности. Император проявил незаурядную проницательность, использовав в своих целях имевшиеся в его распоряжении огромные материальные возможности и носившиеся в воздухе идеи. Храм Христа Спасителя, в отличие от предшествовавших ему сооружений в русском стиле, ближе к историческим прототипам. В этой работе Тон ориентируется на тип московской соборной церкви XV-XVI вв., восходящий к традиции Владимиро-Суздальской Руси: Москва претендовала на роль продолжательницы ее объединительной политики и художественного наследия. В композиции храма Христа использованы характерные черты Успенского собора Московского Кремля (пятиглавие, луковичная форма глав, аркатурный пояс). План и объемная организация его восходят к церкви Вознесения в Коломенском - равноконечный крест, всефасадность, одинаковая обработка каждого фасада отвечала возрождаемой вновь скульптурности допетровских церквей, рассчитанных на обозрение со всех сторон. В соответствии с традицией собор был поставлен на открытой, просматривавшейся со всех сторон площадке. В сооружении Тона прослеживается также стремление к монументализации за счет увеличения абсолютных размеров сооружения (его высота более 100 метров). Храм Христа был поставлен достаточно далеко от Кремля, чтобы не выглядеть его придатком, но вместе с тем и настолько близко, чтобы восприниматься в связи и в соответствии с ним с разных точек. Нельзя не видеть в его размещении сходства с другими памятниками побед русского народа - Покровским собором, сооруженным в честь победы над татарами и взятия Казани, и Казанским собором, воздвигнутым почти столетие спустя, в 1630-е гг., на средства князя Д. Н. Пожарского в память изгнания поляков и избавления от польско-литовской интервенции (стоял на углу Красной площади, сломан в начале 1930-х гг.). Храм Христа поставлен симметрично обоим соборам по отношению к Кремлю. Его колоссальный объем словно был призван уравновесить их массы. Сооруженный близ Кремля собор вошел в исторически сложившуюся систему вертикалей, став одной из доминант городского центра и панорамы, открывающейся со стороны Москвы-реки. К его мощному объему, наряду с Кремлем, Покровским и Казанским соборами, тяготела окружающая постройка"[9].

Вот выдержки из вышедшей двумя годами позднее книги Е. А. Борисовой "Русская архитектура второй половины XIX в.": "Созданный всего через десятилетие после проекта Витберга тоновский проект храма Христа Спасителя воплощает собой уже совершенно иное отношение к архитектуре. Его образный язык, более земной и будничный, уже не символичен, а повествователен и потому более нагляден и доходчив. Даже ведущая идея сооружения - не идея победы русского народа, а идея торжества русского православия (что в те времена не могло отделяться одно от другого. - П. П.) выражена путем прямых наглядных ассоциаций, как бы постоянно взывающих к историческим прецедентам. Целиком построенный на исторических аналогиях и ассоциациях, архитектурный образ храма не мог бы существовать без соседства Кремля, Успенского собора в Кремле, без всего архитектурного фона старой Москвы и без Москвы-реки, в панораму которой он был умело вписан посредством целой системы лестниц и переходов, объединивших массивный объем собора с набережной.

Это произведение К. А. Тона несет в себе нечто, уже далекое от классики. Оно выражается не только в декоративной одежде фасадов, а в более глубоких закономерностях. Ни одно аналогичное произведение классицизма не знало такого пространственного решения интерьера, достигнутого благодаря своеобразному решению плана. Один равноконечный крест здесь был как бы вписан в другой, что позволяло создать обходную галерею, убрав массивные столбы в толщу стен, и целиком высвободить центральный объем, не загромождая его опорами. В результате было создано совершенно уникальное внутреннее пространство, единое и нерасчлененное, устремленное ввысь, к центральному световому куполу, что должно было производить огромное впечатление, в особенности при столь грандиозных размерах собора. Такие пространственные достижения, возможные лишь в результате смелых конструктивных решений, были уже целиком знамением новой архитектурной эпохи с ее рациональным отношением к архитектурному творчеству. Вместе с тем эта рациональность, умозрительность накладывала отпечаток и на образное решение архитектуры, сказываясь в геометрической жесткости форм и четкости членений. По существу, это уникальное сооружение было как бы символом национальных достижений русской архитектуры XIX в. (оно строилось в течение многих десятилетий, с 1839 по 1883 г.)"[10].

Из ряда подобных объективных оценок выпадает лишь поверхностно-уничижительное высказывание М. И. Домшлак, помещенное под фотографией собора в I томе "Памятников архитектуры Москвы" (М., 1982. С. 200).

"В коридоре между стенами, шириною в 4 метра 26 сантиметров, находились мраморные плиты, увековечивающие события, сражения и стычки, переправы, все знаменательные даты войны, с числом убитых, раненых и награжденных. Содержание хора певчих обходилось в 13 тысяч рублей в год, весь бюджет - 66 850 руб. в год.

На позолоту глав пошло 422 кг золота, на покрытие крыши листами красной меди - 2,5 тонны"[8].

В 1867 г. с верха храма была сфотографирована уникальная панорама Москвы, изданная в 1886 г.[11]. В 1980 г. ее попытались повторить: за отсутствием теперь Храма Христа сняли цветную панораму в 1979 г. с колокольни Ивана Великого, на обороте ее напечатав старую, 1867 г.[12]. При этом старую панораму, в оригинале исключительно четко напечатанную, нарочно смазали.

"С 1900 г. у храма Христа Спасителя по Высочайшему повелению сооружается памятник Императору Александру III, на пожертвования"[4].

"Памятник Александру III в сквере у храма Христа Спасителя сооружен в 1912 г. по проекту академика Опекушина, автора памятника Пушкину на Тверском бульваре, и профессора архитектуры Померанцева А. Н."[6].

Памятник был разрушен в 1918 г. по декрету о снятии памятников царям и их слугам, подписанному 12 апреля 1918 г. председателем СНК Лениным и наркомами Луначарским и Сталиным.

5 августа 1917 г. торжественным богослужением в храме Христа Спасителя был открыт Собор Русской Православной Церкви. 16 августа в храме было торжественное заседание собора, на котором зачитывались приветствия от многих организаций, в том числе армии и университетов, 5 ноября 1917 г. здесь же в этом храме был избран Патриархом митрополит Московский Тихон, посредством жребия их трех кандидатов, получивших наибольшее число голосов. После богослужения и особого молебна из ящика под иконой, где были три записки с именами кандидатов, слепой старик-иеромонах Зосимовой пустыни Алексий вынул одну - с именем Святейшего Тихона. Другими кандидатами были митр. Новгородский Арсений и архиеп. Харьковский Антоний (Храповицкий).

"Электрического освещения в соборе не было. С 1 января 1918 г. штатное содержание причта декретом СНК было упразднено. Храм был предоставлен самому себе. На помощь ему пришли частные благотворители, организовалось Братство храма Христа Спасителя. Горячий призыв к русским людям вызвал сердечный отклик. На воззвании Братства Святейший Патриарх написал: "Прошу русских православных людей прийти на помощь храму Христа Спасителя и призываю благословение на жертвователей. Патриарх Тихон". За короткие часы своего существования (неполный 1918 год) Братство успело с помощью Божией собрать много членов, соорудить св. Голгофу в храме, устроить временное электрическое освещение и вообще окружить храм своею заботой и любовью. Организовался народный церковный хор, читальня, ремонтируется ризница. Любовь братчиков и братчиц принесла к алтарю храма и к св. Плащанице цветы, пелены, ароматы. Руководитель Братства протоиерей Александр Хотовицкий. 9 мая 1918 г."[13].

"5 августа 1917 г. в храме Христа Спасителя открылся Всероссийский Поместный Церковный Собор. Избрание Патриарха Тихона состоялось в храме через три месяца после начала работы Собора. А 12 ноября состоялось Соборное моление обо всех убитых в дни переворота. В обращении к москвичам говорилось:

"Жители Москвы - богатые, и бедные, и знатные, и простые, и военные, и не военные - все приглашаются, забыв всякую партийную рознь и помня только завет великой любви, объединиться в церковной молитве о блаженном упокоении почивших".

Накануне Собор принял Соборное послание:

"Священный Собор ныне призывает всю Российскую Церковь принести молитвенное покаяние за великий грех тех своих сынов, которые, поддавшись прельщению по неведению, впали в братоубийственное и кощунственное разрушение святынь народных. Примем содеянное ими как всенародный грех и будем просить Господа о прощении. Сам Господь да пробудит в сердцах их спасительное покаяние и сознание всей вины их перед Богом и русским народом... Покайтесь же и сотворите плоды покаяния. Оставьте безумную и нечестивую мечту лжеучителей, призывающих осуществить всемирное братство путем всемирного междоусобия. Вернитесь на путь Христов".

В 1918 г. при храме Христа Спасителя было создано "Московское братство храма Христа Спасителя". В уставе братства было сказано: "Хранить и защищать храм Христа Спасителя как стяг объединения православного народа в защите своей веры и Церкви, поддерживать его благолепие".

11 марта 1918 г. в храме Христа Спасителя была совершена панихида по убитом в Киеве митрополите Владимире. С проповедью перед многотысячной аудиторией выступил митрополит Антоний. "Церковь российская, - говорил он, - впала в такое порабощенное состояние, какого не испытывали еще наши единоверные племена (...) Наши церкви подвергаются расстрелам и ограблению, их имущество повсеместно расхищается; наши школы лишены права учить детей и юношей тому, что Господь назвал единым на потребу, то есть словесам Святого Евангелия и вообще Закону Божию; наши пастыри и архипастыри изгоняются из церковных домов; наши воинские полки лишаются своих церквей и священников, а училища и академии, воспитывавшие пастырей церковных, совершенно упраздняются... Множество русских людей изменили своим убеждениям, открыто отказываются от святой веры, предаются самым скверным порокам, грабят, убивают, богохульствуют, предают родину врагам и предают душу дьяволу" (Церковные ведомости. 1918. № 13).

Большевики не решились закрыть храм Христа Спасителя, главный московский кафедральный собор, в 1918 г. скорее всего просто потому, что боялись не унести оттуда ноги. Почему он уцелел в последующие годы, когда большевистская власть окрепла и осмелела, - трудно пока сказать; когда-нибудь это станет ясно. Во всяком случае, храм продолжал стоять"[35].

Здесь, близ храма Христа Спасителя, в 1921 г. произошло первое откровение у одного из своеобразнейших русских духовидцев - Даниила Андреева (сына писателя Леонида Андреева). Вот его собственное описание из книги "Роза мира":

"Первое событие этого рода, сыгравшее в развитии моего внутреннего мира огромную, во многом даже определяющую роль, произошло в августе 1921 г., когда мне еще не исполнилось пятнадцати лет. Это случилось в Москве, на исходе дня, когда я, очень полюбивший к тому времени бесцельно бродить по улицам и беспредметно мечтать, остановился у парапета в одном из скверов, окружавших храм Христа Спасителя и приподнятых над набережной. Московские старожилы еще помнят, какой чудесный вид открывался оттуда на реку, Кремль и Замоскворечье с его десятками колоколен и разноцветных куполов. Был, очевидно, уже седьмой час, и в церквах звонили к вечерне... Событие, о котором я заговорил, открыло передо мной, или, вернее, надо мной, такой бушующий, ослепляющий, непостижимый мир, охватывающий историческую действительность России в странном единстве с чем-то неизмеримо большим над ней, что много лет я внутренне питался образами и идеями, постепенно наплывавшими оттуда в круг сознания. Потребовалось свыше трех десятилетий, насыщенных дополнениями и углубляющим опытом, чтобы пучина приоткрывшегося в ранней юности была правильно понята и объяснена".

Несмотря на необычный характер своей системы, лично Даниил Андреев до конца оставался ревностным православным христианином, что сближает его с другим, оригинальным мыслителем - Н. Ф. Федоровым, который, по словам современного православного исследователя В. Никитина, "несмотря на ультрасовременное учение о внехрамовой литургии, отличался традиционным благочестием, его часто можно было видеть молящимся в храме Христа Спасителя недалеко от Румянцевского музея"[27].

На мощное присутствие благодати близ знаменитого храма указывает и другое откровение, случившееся здесь с К. К. Сараджевым, гениальным звонарем XX в. В своей "Автобиографии" он так писал о нем: "Мне было 7 лет. Раз весной, в вечернее время, гулял я со своей няней неподалеку от дома, у Москвы-реки, по Пречистенской набережной, и вдруг, совершенно неожиданно, услышал удар в очень большой колокол со стороны Замоскворечья. Было это довольно-таки далеко, но в то же время колокол слышался очень ясно, отчетливо; он овладел мною, связав меня всего с головы до ног, и заставил заплакать. Няня остановилась, растерянная. Она обняла меня, я прижался к ней, мне было трудно: сильное сердцебиение, голова была холодная; несколько секунд я стоял, что-то непонятное, бессвязное пробормотал и упал без сознания..."[15].

"В 1922 г. по доносу обновленца В. Д. Красницкого был арестован причт храма Христа Спасителя. Настоятель протопресвитер Николай Арсеньев впоследствии в 1937 г. получил "десять лет без права переписки" - что означало на языке тех лет расстрел. Ключарь протопресвитер Александр Хотовицкий расстрелян в 1937 г. Ризничий протоиерей Илья Зотиков расстрелян в 1930 г. в г. Владимире. Настоятелем захваченного обновленцами храма стал после этого сам доносчик В. Красницкий"[29, 31, 32, 33].

"9 апреля 1922 г. в храме Христа Спасителя было изъято 34 пуда 18 фунтов 8 золотников 48 долей серебра, 510 бриллиантов, жемчужная корона, 8 больших алмазов и много ценных вещей с драгоценными камнями"[30].

"29 апреля 1923 г. в храме Христа Спасителя открылся второй "поместный собор" обновленцев"[31].

Сценка конца 1920-х, записанная со слов очевидца. Мальчишки стоят на паперти собора, лузгают семечки и плюются лушпайками без зазрения совести на пол. "Вы что ж это пакостите-то?!" - негодует прохожий. "А че жалеть, все равно потом его по-новой святить надо!" (то есть обновленческий храм - не свято место...).

"Храм взорван в три приема 5 декабря 1931 г."[44].

"А 18 июля 1931 г. советские газеты объявили о предстоящем в Москве строительстве Дворца Советов и о создании Совета строительства, председателем которого был назначен В. М. Молотов. Тогда же было объявлено, что "Дворец Советов, в целях наибольшей доступности его трудящимся массам, будет расположен в центре гор. Москвы - на набережной Москвы-реки, на площади между Соймоновским проездом, Волхонкой и Ленивкой, со сносом храма Христа Спасителя и соседних строений по улице Ленивке. (...) Строительство должно быть закончено в конце 1933 г. (...) Последний срок сдачи проектов на конкурс 28 октября 1931 г. до 20 часов".

План строительства Дворца Советов родился задолго до этого. Первые планы в этом направлении появились в 1918 г. Тогда думали строить в Питере, в "колыбели революции", какое-то чудесное здание не совсем ясного назначения, символизирующее победу. Говорилось даже о месте для него - где-то на Средней Рогатке. Дворец должен был быть непременно революционной архитектуры.

31 декабря 1922 г. в Большом театре на съезде, объявившем о создании СССР, Киров сказал:

"Скоро потребуется для наших собраний, для наших исключительных парламентов более просторное, более широкое помещение (чем Большой театр. - П. П.). Я думаю, скоро мы почувствуем, что под этим огромным куполом уже не умещаются великие звуки "Интернационала". Я думаю, скоро настанет время, когда на этих скамьях не хватит места делегатам всех республик, объединенных в наш Союз. Поэтому от имени рабочих я бы предложил нашему ЦИКу в ближайшее время заняться постройкой такого памятника, в котором смогли бы собираться представители труда. В этом здании, в этом дворце, который, по-моему, должен быть выстроен в столице Союза, на самой красивой и лучшей площади, там рабочий и крестьянин должен найти все, что требуется для того, чтобы расширить свой горизонт... Это здание должно явиться эмблемой грядущего могущества, торжества коммунизма не только у нас, но и там, на Западе.

О нас много говорят, нас характеризуют тем, что мы с быстротой молнии стираем с лица земли дворцы банкиров, помещиков и царей. Это верно. Воздвигнем же на месте их новый дворец рабочих и трудящихся крестьян, соберем все, чем богаты советские страны, вложим все наше рабоче-крестьянское творчество в этот памятник и покажем нашим друзьям и недругам, что мы, "полуазиаты", мы, на которых до сих пор продолжают смотреть сверху вниз, способны украшать грешную землю такими памятниками, которые нашим врагам и не снились".

Затем было принято постановление: "Первый съезд рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов... в ознаменование нового союзного государства постановляет: основать в Москве, как столице Союза, Дом СССР".

На восемь с половиной лет о "Доме СССР" как будто забыли, но, к несчастью, только на восемь с половиной лет.

Почему решили снести именно храм Христа Спасителя? В 1931 г. власть могла рассчитывать на то, что у измученных голодом, террором, всеми свалившимися на них ужасами людей не найдется сил, чтобы его защитить. Собор в сердце Москвы, расположенный так, чтобы его отовсюду было видно; церковь, дом Божий, к тому же - символ в какой-то степени былого величия России и любви к ней, связанный с русской историей, которую надо было затоптать в грязь, осквернить - все это, вместе взятое, делало этот храм особым предметом ненависти. Уничтожение именно этого храма было важным этапом в наступлении безбожного государства на верующих страны; важным было оно и для подавления и выкорчевывания национального сознания у русских людей. Речь ведь шла о том, чтобы устранить веру в Бога, а на ее место внедрить в души людей (чтобы они соглашались терпеть голод, холод, работать, как рабы, и жертвовать жизнью) веру в светлое будущее человечества, которое придет через коммунизм. Возведение на месте уничтоженного собора Дворца Советов должно было символизировать именно эту операцию. А к этому надо добавить еще одну, совсем простую цель: грабеж. 26 пудов золота, бронза, медь, зеркальное стекло, свинец, мозаика из порфира, лабрадора, цветного мрамора, плиты светлого мрамора и красного гранита... все это было в храме Христа Спасителя, и все это (если не пропало в процессе разрушения) было оттуда украдено.

Газетам велено было провести соответствующую обработку населения. Должны были высказаться рабочие, крестьяне (уже теперь колхозники), ученые, раскаявшиеся верующие - все должны были поддержать решение о сносе Храма.

"Концерт" открыл Демьян Бедный:

Средь Москвы, средь союзного -

не белокаменного,

Краснокаменного - сердце-града

Воздвигается нами мировая

эстрада,

Трибуна трибун,

В героическом взлете

стремительно-бурное

Воплощение архитектурное

Пролетарского чуда,

Всесоюзная вышка, откуда -

Назначение вышки не таково ли?

Мощным кличем не раз на весь мир

прогремит

Наших слов динамит,

Динамит нашей творческой воли.

Подключились профессиональные пропагандисты атеизма. Они дали очень интересное объяснение тому, как и зачем храм был построен и что собою представлял: "Вследствие торговых и политических интересов эксплуататорских классов царская Россия вела войну с Францией. После окончания войны царь Романов добился в международном масштабе полицейского надзора для борьбы с революционным движением во всех странах. В память и для прославления массового человекоистребления царь Александр I Романов в своем манифесте объявил, что в сохранение вечной памяти о войне будет построена в Москве особая церковь во имя спасителя-христа".

Эту "особую церковь" - объясняла пропаганда тех времен - строили "на народных костях" Николай Палкин и его сын Александр-Крепостник. "То, что барабан купола увенчан мраморной короной, есть культ монархизма. В коридорах храма цари разместили памятник милитаристского культа. Ни о каком "беспримерном усердии" со стороны рабочих и крестьян в эпоху русско-французской войны говорить не приходится. Не приходится говорить и о художественной ценности икон, на которых изображены святые эксплуататоры княгини ольги и александры невские".

И далее:

"В былые годы в этом храме собирались помещики и купцы, чиновники и фабриканты, жандармы и проститутки, весь "цвет" старого гнусного мира царских времен. Когда 9 января 1905 года в г. Ленинграде по приказу царского правительства были расстреляны сотни рабочих, в храме "христа-спасителя" намекали в проповедях, что рабочие-де могли быть подкуплены японцами... Чем же объясняются в таком случае всякие слухи о "ценном искусстве" в храме "христа-спасителя", особенно распускаемые в дни сноса этого бывшего храма? Никакими нашептываниями не остановить соцстроительства. Им важна не церковь. Церквей еще много. Им важно использовать снос храма как повод к тому, чтобы больше вредить соцстроительству. Наше могучее строительство идет вперед и никакими заклинаниями его не задушить. Лакеи поповщины, всякие вредители большого и маленького масштаба заинтересованы искривить нашу политику. Надо давать отпор выпадам на тему о разрушении исторических памятников".

Последняя фраза касалась не только храма Христа Спасителя. Около этого же времени были снесены Чудов и Вознесенский монастыри в Кремле, церковь Успения на Покровке, Иверская часовня, Сухаревская башня и Страстной монастырь. Историческая ценность двух уничтоженных кремлевских монастырей очень велика. Что же до церкви Успения, ее изображение можно сегодня найти в десятках курсов архитектуры: теперь уже признано, что это был шедевр.

На освободившемся месте в Кремле было построено нынешнее здание Президиума Верховного Совета СССР.

Верующие, действительно, не пытались препятствовать сносу храма. Однако известно, что люди на улицах плакали, умоляли рабочих срезать лики святых со штукатурки до разборки храма. И до сих пор еще люди помнят и комментируют: "Польстились на золото. Но Бог наказал: ничего на том месте не построили".

Приведем здесь три отрывка из воспоминаний М. Л. Пастернака, опубликованные в 1982 г. в "Вестнике РХД" (№ 136).

"Первое изменение в области храма не заставило себя долго ждать. Когда весь он оказался в окружении замкнувшейся ограды, мы увидели на золоте большого среднего купола, почти под самым яблоком креста, небольшой черный зияющий квадратик. В бинокль мы увидели открытый лаз; можно было разглядеть даже темные силуэты людишек, то подходивших к краю, то скрывавшихся внутри в глубине купола; Можно было также разобрать, как людишки эти, привязанные канатами и сидевшие на досках, работали по разрезке, снятию и уборке золоченых листов, представлявших большую ценность; разговоры о золоте купола были, несомненно, преувеличены, но какое-то содержание чистого золота в медной обшивке наличествовало - снятые листы уносились бережно, через лаз, вовнутрь.

Работа шла четко и быстро. На следующее утро нас встретил уже не черный зияющий в золоте лаз, а целый пояс обнаженных ребер в паутине распорок и раскосов.

День за днем остов большого купола, а заодно с ним и других, малых куполов, своей кружевной ажурностью и необычайной легкостью рисунка стали спорить с темными, плотными кирпичными полусферами сводов, похожими на тюбетейки. Сложный каркас куполов заканчивается теперь чернеющим железом остовов крестов, ранее бывших золотыми.

Видимое нами разрушение прекратилось. Все золото было снято и исчезло. Смотреть стало не на что, а облегченный вид верха - укором глядел, в свою очередь, на нас, точно мы своим любопытством усиляли боль уничтожения.

Земля - теперь земля, а не купола храма - захватила все наше внимание. Новенькие, вероятно, только что окрашенные, грузовые автомобили остановились вдоль тротуара, отделявшего Всесвятский проезд от площади; три однотипных машины, кроме их нового и свежего вида, привлекли наш интерес еще и большой их мощностью. С одного из них скатили на землю катушку, подобную тем, на какие накручены кабели телефонов и электросетей. Другая, такая же, пока еще находилась в кузове другого автомобиля. Шоферы вышли из кабин и, покуривая, о чем-то спорили, показывая руками на стену храма. Катушку стали подталкивать к храму, и толщенный, белый, новый, как сами машины, манильский канат, чуть ли не в руку толщиной, стал змеиться по земле вслед за уходящей катушкой. Потом с другой машины спустили на землю вторую катушку и стали так же разматывать другой канат, ложившийся рядом с первым. Такие манипуляции нас заинтриговали, хотя назначение в подобной ситуации канатов нам было достаточно известно.

Как развертывались далее события дня - не могу сказать; то, что происходило с канатами дальше и что с ними должны были проделывать, - нам не было видно; ясно было, что с ними что-то делали - канаты не лежали бездвижно: то они вздрагивали, то - дергались, как от напряжения. Зная по опыту, что таким путем, канатами и дружной работой артели чернорабочих - ранее скидывали на землю целые отрезки кирпичных стен, мы кое-что могли предполагать. Но предугадать то, чему мы стали свидетелями, - было трудновато!

Оба каната своими концами - для нас невидимо - были приторочены к большому черному кресту среднего купола храма. Когда все было подготовлено и к тем же канатам была закреплена одна из машин, шофер дал ей задний ход к стене храма, а затем - самый полный вперед. Машина, яростно взревев, ринулась к проезду, но, не дойдя до тротуара, внезапно, задрожав и как бы брыкнув, вздернулась в воздух, схваченная, как тетивой, натянувшимся канатом. Задние колеса оторвались от земли, и вся система, связанная канатом, - на долю мгновения оказалась гипотенузой воображенного треугольника, катетами которого стали - горизонталь земли и вертикаль стены храма. Немыслимая неожиданность была чудовищна; не успели мы и глазом моргнуть, как происшедшее приняло свой обычный вид - машина плотно стояла на всех четырех колесах на мостовой, канат, подрожав и попружинив, снова провис своей математической кривой, шофер, ошеломленный, вытирая пот со лба, вылез из кабины и стал проверять машину и крепление канатов.

Такого афронта никто, естественно, не ожидал; он напугал шофера. Все ждали падения креста. Он же стоял невредимый, непоколебимый, надменный и прямой, как ему полагалось.

После некоторого перекура и обычной в таких обстоятельствах взаимной перебранки, шоферы решили повторить акцию, усилив быстроту и натиск рывка и тем самым заставили крест все же свалиться. Более сильный рывок был сделан, более мощный выстрел каната показал силу натиска и натяжения струны, более резко подскочила машина задом в воздух, с грохотом встав затем на все четыре лапы, а крест даже не погнулся! Тогда шоферы удвоили мощь тяги: подвели второй грузовик и поставили его по оси первого, накрепко связав их между собою. Затем все повторилось, но с удвоенной силой. Мощи восьми-десяти лошадей гордыня железного креста, наконец, поддалась, крест согнулся - и только - но еще не упал!

В конце концов его добили и - Боже! - сколько искр посыпалось вокруг целыми каскадами, сколько лязга и скрежета раздавалось, покуда крест скользил, цепляясь за каждую зацепку ребер и переплета каркаса, все еще привязанный к автомобилям, отъезжающим к проезду; с каким дьявольским ударом, в столбе земли и пыли, упал и зарылся железный лом, никому уже более не интересный... До самого конца зрелище полно было драматического трагизма борьбы и умиранья. Живая мощь была разбита и раздавлена холодной грубостью механизма; во всем увиденном читался невысказанный, но ясно чувствуемый исторический приговор всему прошлому - всем настоящим; прошлое лежало в пыли, в кусках разбитого, смятого и покореженного железа.

А потом, ото дня ко дню - продолжалось постепенное исчезновение чего-нибудь еще; весь куб хирел; с него снималось все, что имело еще какую-то ценность, - то скульптуру, то профиля карнизов, то, наконец, даже гранитную и белокаменную облицовку. (...)

Однажды в переулке, почти под нашими окнами стали рыть какую-то глубокую траншею, а затем к ней прибавили еще квадратную яму. Мы вскоре узнали, что в яме разместилась аппаратура сейсмографического наблюдения, а затем нас предупредили, что такого-то числа и в такой-то ранний утренний час, когда жизнь города еще не просыпается, будет произведен взрыв храма такой-то силы; боялись, что в результате взрыва камни и куски разбитых стен могут обрушиться на наш двор и дом.

В назначенное утро взрыв был действительно произведен, как говорили, сейсмограф был силой взрыва испорчен; я, лежавший еще в постели, ощутил явственно, как подо мной все внезапно дрогнуло, качнулось, еще раз, еще - меня чуть тряхануло, как будто кровать хотела из-под меня выскочить, - и все замерло. Подобие землетрясения ощущалось на большом радиусе - взрыв был довольно мощен!

Но куб камня - храм целиком - как стоял раньше, так остался целым, плотным кубом. Где-то что-то расселось, что-то внутри обвалилось и осыпалось, в одном или двух местах прошли, как зигзаг молнии, трещины, сквозные, от карниза и до цоколя; обрушились - внутри - какие-то второстепенные своды; но объем устоял, не поддавшись. Тогда решили подрывать в отдельности, небольшими участками, отдельные опоры, частыми, но ограниченными взрывами, чтобы расшатать здание и нарушить в нем общее сопротивление. Так постепенно, кусками, отрывали то одну, то другую часть притворов, опор, внутренних стен. Наконец было решено снова испробовать силу общего взрыва, большей мощностью. В назначенное время часть жильцов нашего дома, и мы в их числе, собрались на плоской крыше нашего дома, поглядеть, как это произойдет. Минута в минуту раздался удар взрыва, наш дом здорово тряхнуло, над храмом поднялась вверх громадная красно-черная туча пыли, газа и мелкого щебня, собою все скрывшая; она медленно, большими клубами, колеблясь, вздымалась кверху, постепенно расходясь в небе громадным зонтом над площадью. Постепенно под ним просветлялось чистое пространство; а где же храм? Поверженный, он лежал громадной горюй битого щебня и огромных обломков стен, столбов и сводов, переброшенных с места на место невероятной силой взрывной волны. Над этой горой битого кирпича одиноко высился угол соборной стены с необвалившейся каким-то чудом частью углового купола, как бы срезанного острым ножом. Еще страшней был вид арки, висящей где-то в верхних ярусах. Все представляло собой какой-то одинокий, случайно оставшийся после разрушения сустав здания, какой-то перст, вперившийся торчком в небо. Вид был дик и страшен.

В Москве, на московской площади ожила и стала осязаемо зримой гравюра Пиранези, из цикла излюбленных им изображений колоссальных и диких развалин Рима - мостов и тюрем, карцеров, с разбитыми лестницами, свисающими откуда-то лианами, какими-то нечеловечьими фигурами людей, в самых странных и диких позах безумства - почти в стиле Калло.

Черный силуэт уходящей в небо стрелы угла и оставленная волею судьбы в высоте арка, как лаконичная графика плаката или даже марки, четко вырисованная на лунном фоне, - создавали удручающее, гротескное настроение. Общее безмолвие лунного освещения как-то особо подчеркивалось вынужденным молчанием мертвой руины.

Облитое странным, неживым, бездвижным и мистическим светом лунного безмолвия зрелище подавляло величественной и гордой непостижимостью смерти. В эти дни стояли ясные и холодные ночи полнолуния. Черный, одинокий на голой площади, грозящей укоризной остаток собора еще долгое время высился над громадной пустой площадью, никому уже не нужной. В конце концов и этого напоминания более не стало. Площадь постепенно лишалась всего, своих скверов, лестниц, постамента, нянек и голубей... становясь необъятным пустырем...

Вместо всего былого, полного жизни: воцарилась черная земля, по которой ползали, как жуки-могильщики, взад и вперед, туда и сюда, автомобили разных видов и марок, призванные все равнять, все убирать, все лишать своих особенностей, любые следы жизни, здесь никчемной... (...)

От раза к разу мы видели постепенное исчезновение прошлого. Бывшая площадь, меняя цвет понижающегося уровня, смотря по грунтам, стала, наконец, местом забоя железобетонных свай. То тут, то там, в шахматном порядке раздавалось ритмическое и громкое уханье пневматических молотов, осаживающих высокие столбы свай. Несмотря на их внушительную высоту и большую толщину, они, казалось, легко и быстро уходили в грунт, точно забивали их не в землю, а в какой-то кисель. Число свай было огромно; поэтому, хотя каждую забивали быстро, все сваи забивали в течение более месяца. Когда сваи ушли в землю и уровень снивелированной площадки еще несколько углубился, став как бы общим фундаментом под будущую постройку, постепенно начали грибами вырастать пирамиды опор - так называемые башмаки - под будущую конструкцию сооружения. Затем, с еще более размеренной постепенностью и не спеша, появлялись металлические торчки ребер и подкосов колоссального в будущем каркаса Дворца. Но - до будущей громады каркаса дело так и не дошло - началась и все перекрыла - всю жизнь и все деяния - долгая и тяжкая война...

Деревянная ограда площади, за которой кое-где стал подниматься металл будущего каркаса, временем и человеком была местами повреждена, и в щели можно было видеть эти большие черные поля, там, внизу, чаще всего покрытые большими озерцами дождевых или грунтовых вод; эти воды стояли и цвели, обновлялись, заливали другие пространства; из них островками выставлялись наружу бетонные скалы опор, какие еще без железной надстройки, какие - особенно ближе к Кропоткинской площади - с начатками каркаса. От года к году это зрелище теряло остроту своей новизны и анекдотичности.

Не знаю, действительно ли в этих озерцах стали водиться караси, как ходили слухи, но, видно, какую-то рыбешку кто-то и вылавливал! Я не припомню, видел ли я сам этих рыбарей или только поддавался частым и утвердительным рассказам действительных очевидцев; во всяком случае, зевак у оторванных досок ограждения всегда было много - видно, было над чем посмеяться и позубоскалить.

Зимами воды разрушали то, что с таким трудом было воздвигнуто ранее; обоюдная же деятельность льда зимой и грунтовых вод в летнее время - постепенно свела на нет все, что успели сделать, в особенности, когда был разобран весь ржавеющий без дела каркас на нужды военной техники. Этим был, собственно, и положен конец постройке Дворца - к ней более не возвращались. В конце концов - но это было уже после завершения войны полной победой, скорее всего к пятидесятому уже году, вряд ли раньше - вынуждены были признать несостоятельность неудачного проекта и без особого шума воспользоваться тем, что еще оставалось в целости и с чем можно было еще как-то считаться; после разного рода предположений и предложений - решили грунтовые воды и их злые действия перекрыть водой же, то есть спроектировать на старых фундаментах - водный плавательный бассейн!"

Стоит взглянуть на выбранный Сталиным проект Дворца Советов Иофана и Щуко: уже из краткого описания его ясно, что мыслилась именно замена Храма Господня неким страшным подобием храма во славу идола. (Сами большевики, понимая, что это неизбежно бросится в глаза, заранее усиленно опровергали, настаивая на том, что надо "избежать в оформлении храмовых мотивов".)

Так вот, высота Дворца Советов должна была составлять 415 метров - вместе со стометровой статуей Ленина. Указательный перст вождя должен был иметь в длину 6 метров, ступня - 14 метров, ширина плеч - 32 метра, голова - по объему чуть меньше Колонного зала Дома Союзов; вес монстра предусматривался в 6 тыс. тонн, поверхность 14 тыс. кв. метров. Статуя вождя должна была превысить статую Свободы по высоте в 3 раза и по весу - в 2,5 раза.

Стены Дворца Советов были запланированы неожиданно тонкими - в 30 см. Стальной каркас должен был иметь вес 350 тыс. тонн (каркас Empire State Building в шесть раз с лишним легче). Общий вес Дворца достиг бы полутора миллионов тонн, площадь фундамента - 120 тыс. кв. метров. По своему объему, 7 миллионов кубометров, здание равнялось бы суммарному объему шести величайших (на конец тридцатых годов) нью-йоркских небоскребов. На облицовку его предполагалось употребить 300 тысяч кв. м гранита.

Предусматривалась анфилада залов: зал Героики Строительства Социализма, Орденский зал, зал Героики Гражданской войны и так далее. Планировалось, что в стены "народного здания" войдут "фаянсовые плитки мавританской Испании, майоликовые украшения Флоренции, изразцовая мозаика Византии". Артистические помещения замышлялись на 2500 исполнителей. Планировалась также пневматическая почта, при помощи которой предполагалось связать между собой все этажи и помещения.

Со стороны Кремля ко Дворцу Советов должна была подходить парадная лестница в 115 метров шириной. По обеим сторонам от нее возвышались бы изваяния предтеч социализма: Сен-Симона, Фурье, Чернышевского и т.д., у главного входа - памятники Марксу и Энгельсу. За колоннами и лоджиями должен был находиться Зал Сталинской Конституции"[5].

М. Л. Богоявленский записал со слов старожилов: "В 1931 г. с храма сбросили позолоченные кресты и купола и отправили их на завод имени Менжинского для смытия золота химическим путем, а собор затем взорвали. Двух инженеров, не согласившихся производить взрыв, расстреляли за отказ выполнить правительственное задание. Мрамор с храма частично использован строителями метро ближней станции, называвшейся тогда "Дворец Советов" (ныне "Кропоткинская" - это видно также из того, что облицовка ее набрана из разновеликих плит). Иконостас попытались купить американцы".

Алтарь (в виде небольшого храма) из каррарского мрамора пытались купить американцы, но его оказалось невозможно разобрать, чтобы протащить сквозь двери - так крепко были скреплены мраморные доски; поэтому он погиб (сведения Музея камня Академии архитектуры СССР).

Плиты из коридора с надписями о героях войны были стесаны и частично пошли на отделку вестибюля Института органической химии АН СССР; лабрадорит цоколя - на цоколь гостиницы "Москва", впоследствии замененный другим. Частицы раздробленных плит с именами героев 1812 г. можно было еще в 1970-х гг. видеть среди гравия, насыпанного на дорожках Сокольнического парка. Мраморные плиты использованы в оформлении станций метро "Дворец Советов" (ныне "Кропоткинская") и "Проспект Маркса" (с 1991 г. - "Охотный ряд").

Взрыв храма проведен по настоянию Лазаря Кагановича, заправлявшего в то время судьбой Москвы. Как гласит современное предание, лично нажимая кнопку взрывателя, он изрек: "Задерем подол матушке-Руси!.." О взрыве был заснят документальный фильм, сохранившийся в нескольких копиях в закрытых архивах.

Шесть скульптурных мраморных групп фриза собора были, однако, спасены от уничтожения; выполнены они в основном скульптором А. П. Логановским[5 и 6] и ныне вмурованы в восточную стену Донского монастыря:

1. Дебора;

2. Поющая Мариам;

3. Воин Георгий (скульптор Н. А. Рамазанов);

4. Сергий Радонежский благословляет Дмитрия Донского;

5. Встреча Давида, победившего Голиафа;

6. Мелхиседек встречает Авраама с плененными им царями.

В мае 1977 г. М. Л. Богоявленский лежал в больнице рядом с неким Г. И. Жевалкиным, который, по его собственным признаниям, руководил взрывными работами по уничтожению храма Христа Спасителя. Он записал его рассказ, а затем и биографию:

"Руководил работой по взрыву храма Христа Спасителя Григорий Иванович Жевалкин, старший инженер "Союзвзрывпрома", в августе-сентябре 1931 г. С ним работали прораб и 5-6 рабочих. Шурфы закладывали внутри храма через 2-2,5 метра на глубину 70-80 см, забивали аммоналом, вставляли запал с проводом к электротоку с расчетом, чтобы взрыв стены направить внутрь храма, оставив тонкую внешнюю стену, которая сама рухнет под тяжестью купола.

Работали дня четыре. Приезжал главный инженер "Союзвзрывпрома" как поверяющий. Накануне взрыва выселили жителей из ближайших домов, у которых окна смотрели на храм, чтобы случайный осколок кирпича не нанес им увечья. Расставили милиционеров по ближайшим улицам от случайных прохожих. В будке недалеко от моста включили рубильник в два часа ночи. Раздался взрыв, но купол не упал, хотя все шурфы сработали - сохранилось около трети стен. Пришлось опять закладывать шуфры и повторять взрыв опять в два часа ночи со всеми предосторожностями, после чего купол рухнул. О том, что два инженера отказались взрывать храм, Жевалкину было известно, но что с ними сделали - он не знает. Потом Жевалкин взрывал еще храм в Кремле, но как он назывался - не помнит, и еще очень красивый собор в г. Шуе.

Родился Жевалкин Г. И. в 1899 г. в семье крестьянина Рязанской губ. Скопинского уезда, километрах в трех от угольных шахт, где работал в свободное от крестьянских занятий время. В советские годы был послан в Москву на курсы шахтеров, где преподавал инженер, впоследствии работавший главным инженером в "Союзвзрывпроме" (фамилию не вспомнил). Вскоре всех с курсов отправили работать в угольные шахты. В 1922 г. он с товарищем по работе самовольно уехал в Москву учиться. Во "Дворце труда" на Солянке (бывш. Воспитательный дом) они обратились в ЦК профсоюзов, где им было сказано, что-де приехали поздно и занятия на рабфаках давно начались, уже был октябрь; однако все-таки посоветовали зайти в такой-то профсоюз. Там их направили в тульский рабфак, где занятия начались с запозданием. По окончании рабфака он поступил в Ленинградский горный институт. Там получал "хозстипендию" в 150 руб. в месяц (обычная - 20 руб.). В 1931 г. окончил институт и был направлен на работу в Москву экономистом. Работа не понравилась, была незнакомой, подумывал уехать опять на родину работать в шахтах на производстве. Не отпустили как завербованного, получавшего хозстипендию. Случайно встретил на улице бывшего преподавателя курсов, и тот уговорил идти работать в "Союзвзрывпром", не беспокоясь о последствиях самовольного перехода. "Союзвзрывпром" тогда помещался в здании ГУМа.

(Не все детали этого рассказа совпадают с выше приведенными данными. Действительно, это грандиозное событие породило в городе множество слухов и легенд, отвергать которые с ходу было бы неверно: неточные в деталях, они, однако, верно передают сам дух событий. - П. П.)

"На верхней площадке Северного речного вокзала установлены башенные часы. Они намного старше самого здания, им свыше 100 лет. Вместе с механизмом сюда перенесли и колокол, висевший прежде на колокольне московского храма Христа Спасителя. Из оконца падает луч света, и вдвоем с механиком разбираю надпись по краю колокола: "Завода Н. Д. Финляндского. 4 пуда 1 фунт. Москва" ([28] - ныне часы не работают).

После взрыва храма и разбора останков, занявшего почти год, на его месте предполагалось построить циклопическое здание "Дворца Советов". В 1933 г. архитектор Б. Иофан, чей проект победил на конкурсе, писал в журнале "Плановое хозяйство": "Ранее на этом месте возвышался антихудожественный памятник русского архитектурного безвремения и символ "православия и самодержавия" - бывший храм Христа спасителя. Предоставление этого участка для сооружения Дворца Советов - центра нашей политической и общественной жизни и свободной творческой мысли и искусства - имеет большой политический смысл, не говоря о том, что это место Москвы является одним из наиболее красивых и привлекательных по своему расположению"[18].

Проекты, некоторые из которых и по сей день можно увидеть в Музее архитектуры (Новый Арбат, 5), поражают прежде всего своей дружной схожестью с тем, как изображали на иконах древности Вавилонскую башню. Кроме того, например, по проекту Татлина возводимое здание должно было состоять из трех геометрических фигур, висящих на металлической башне, мал-мала меньше: верхняя крутилась со скоростью одного оборота в день, средняя - в месяц, и нижняя - в год (некий трудолюбивый историк искусства из западных стран построил копию модели этого проекта, в свое время утраченной, которая экспонировалась на выставке "Москва-Париж" в Москве в 1981 г.).

По проекту Иофана поверх здания устанавливалась гигантская статуя Ленина, на протянутую руку которой мог бы садиться вертолет. Общая высота строения проектировалась в 400 с лишним метров (!). Объемный макет победившего на конкурсе проекта Иофана стоит до сих пор в доме-музее П. Корина - он собирался сделать в этом здании мозаики...

Однако и этой постройки не попустил Господь. К 1941 г. был выведен только железобетонный фундамент глубиною более 20 метров и установлены металлические балки из нержавеющей стали высотой с 6-этажный дом. Тем не менее и они оказались недостаточными, чтобы выдержать чудовищное сооружение: обнаружилось, что грунт под храмом был в свое время залит большими массами свинца, пострадавшими при взрыве, и новое здание он уже не в силах вынести. Во время войны установленные металлические конструкции были вынуты для насущных оборонных нужд.

В 1958-1960 гг. в оставшемся котловане соорудили открытый круглый год плавательный бассейн "Москва" (как гласит современная московская пословица: "Был храм, потом хлам, а теперь - срам"). Испарения этого бассейна отрицательно влияют на картины расположенного напротив Музея изобразительных искусств, в связи с чем неоднократно поднимался вопрос о закрытии бассейна.

"Шли годы. Яма котлована заполнилась водой. Территория становилась все менее охраняемой, забор начал валиться, все зарастало травой и кустами. Вслед за мальчишками за забор стали проникать алкаши. В котлованном озере завелись рыбешки. Их стали ловить. На каждом сучке висел стакан. В 50-е гг. Хрущев снова объявил конкурс на проект Дворца Советов, но уже на месте витберговского храма Христа Спасителя. Но потом и это заглохло. На Воробьевых горах выстроили несколько железобетонных курятников под заглавием "Дворец пионеров" и дали их творцам Ленинскую премию.

А на месте котлована устроили плавательный бассейн "Москва", и от него теперь гибнут картины в музее имени Пушкина" (Н. Потапович-Молинье)[35].

Хотя проект "Дворца Советов" так и не был осуществлен, напротив был в пару ему выстроен многоквартирный дом - так называемый "Дом правительства" ("дом на набережной"), по проекту того же Иофана.

Рассказывают, что старым москвичам подымающийся зимой пар над бассейном напоминает силуэт храма Христа Спасителя. Часто можно видеть, как проходящие мимо люди крестятся: память о великом храме Божием в Москве не угасла.

Самое значительное тому свидетельство - зарождение движения за восстановление храма Христа Спасителя. В его память выходили книги первоначально за границей[34]; в особенности стоит отметить пересланный в Лондон и изданный там с примечаниями альбом из советских архивов, нарочно сделанный для высшего руководства СССР по поводу сноса храма[35].

Затем на волне множества выступлений в честь доброго имени собора[36, 37, 40, 41, 42, 45, 47) наконец образовалась церковная община. 22 сентября 1989 г. в день 150-летия закладки храма состоялась учредительная конференция Фонда восстановления храма Христа Спасителя, а 24 сентября прошел многотысячный вечер в кинотеатре "Россия".

Там было принято решение восстановить храм в точном соответствии с его прежним обликом. Вместе с тем стоит отметить и проект художника Юрия Селиверстова, который считает, что простое воссоздание невольно явится как бы стиранием исторической памяти о произошедшей трагедии. Взамен он предложил сделать как бы "архитектурную икону" храма в виде металлического каркаса, открытого наружу, восстановив полностью лишь алтарь-кувуклию (про который есть неподтвержденные данные, что он был куплен женой президента США Рузвельта и сохранился в США), - с тем, чтобы раз в году на Пасху несколько миллионов москвичей и приезжих могли присутствовать здесь на поминании всех "отцев и братий, за Отечество убиенных"[38].

Появились и недобросовестные попытки очернить проект Тона в пользу масонского храма Витберга[49].

Новое звучание придало вопросу решение Священного Синода Русской Православной Церкви в феврале 1990 г. по конкурсу проектов храма в честь 1000-летия Крещения Руси. Он отметил, что "в условиях конкурса было заложено желание иметь такой проект, осуществление которого было бы способно восполнить утрату в духовном и архитектурном облике столицы, которую она понесла с разрушением храма Христа Спасителя. Но, изучая проекты, Синод пришел к выводу, что в нынешних условиях невозможно создать храм, который как-то бы приближался по значению к тому, чем был храм Христа Спасителя. Поэтому он обратился с ходатайством к правительству о получении разрешения на восстановление храма Христа Спасителя на прежнем месте и начать сбор средств. После этого на имя Председателя Совета Министров было направлено письмо Патриарха Пимена с просьбой разрешить восстановить храм Христа Спасителя"[50]. В 1990 г. с востока от бассейна установлен камень с надписью: "Закладной камень часовни во имя Державной Божией Матери - предтечи храма Христа Спасителя, который будет возрожден на этом месте".

"По указу Патриарха Алексия II зарегистрирована община храма Христа Спасителя; священником назначен известный московский протоиерей о. Владимир Ригин"[59].